"Престолонаследник"
ПРЕСТОЛОНАСЛЕДНИК
Сценарий полнометражного художественного фильма
Жанр: историческая драма /боевик/ лавстори
(отрывок)
СЦЕНА 1
НАТ. День. май. городская усадьба князей скопиных-шуйских
Погожий майский день, под веселым ярким небом над веселой свежей зеленью сада истошный женский визг: — Убили-и-и-и-и!…
ТИТРЫ
Май, 1591 г. Москва, Китай-город, городская усадьба князей Скопиных-Шуйских
Из боярских хором, изо всех служб, даже из бани высовывается, выскакивает, выбегает дворня, челядь, боевые холопы, а впереди всех ребятня.
У задних ворот вопит, заходясь, СТРЯПУХА. У ее ног в траве валяется бадейка с требухой.
СТРЯПУХА
Убили-и-и-и!…
Суета, вопросы, уговоры:
Кого убили, где?
На Торгу, что ли…
Почем знаешь?
Так с Торгу она, с обжорного ряда.
Да стихни ты, заполошная, в палатах услышат, на конюшне всю шкуру обдерут! Вместе с мясом…
Нож, у кого нож?!
Пошто нож-то?
Закусила бы, в разум вернулась… Порченая же…
Да кого убили то, скажи толком, а там хоть опрокинься!
Тимоху, Тимоху пропустите…
Тимоха, здоровенный, мордастый, в отличии от остальных дворовых при оружии, закатывает СТРЯПУХЕ оплеуху, а набежавший от колодца парнишка-озорник окатывает с ног до головы из немалой бадейки.
СТРЯПУХА в облипшем переднике, простоволосая, какое-то время только отфыркивается и мотает головой с распущенными мокрыми волосами, а потом с пронзительным визгом вцепляется обидчику в патлы. Их еле-еле растаскивают, в суматохе прихватывая ее там и тут, отчего визгу добавляется. Кругом хохочут. Наконец все немного стихает.
тимоха
Сказывай, ведьма, пошто народ мутишь? Ну?! Не то сейчас тиуна кликну, он тебе даст «убили!» Сама жива не будешь! Ну!
Стряпуха
(уже пришла в себя, подбоченилась, частит)
Ты, Тимошка, дармоедов своих мордатых стращай, голова холопий! Тиуном он меня напужал! Ты его сперва отыщи! Не у меня ль под периной хоронится? Даст он мне… Да не с его давалкой!
Тимоха
(отступая)
Ты не лайся, ты дело говори, чертова баба!
Стряпуха
А то дело, что государя нашего, Димитрия-царевича убили!
И сразу вокруг нее — пустота. И только голоса из-за всех углов, заборов, оград, из всех укрытий и щелей:
С ума съехала!
Дыбы не нюхала!
Батогов захотела!
Управителя с Тимохой ей мало, с катом спознаться охота…
Под этот шепот сперва слышится отдаленный невнятный шум, потом к воротам стремительно выносится княжич — мальчонка на вид лет пяти-шести, одетый по-домашнему, одежда вся в репьях. За ним с оханьем и причитаниями гонится целая облава дородных теток, а впереди них весь седой, но еще дюжий и проворный воин — княжий мечник, приставленный к княжичу дядькой.
Дядька
Батюшко, Михал Васильич, не погуби! Матушка велела — быть тебе сей же час к столу!
Миша
После, сыт, не хочу!
Дядька
Так гости, Михал Васильич! Да какие!
Миша
Какие еще гости?
Нянька
Головины-князья, да с новорожденной княжною! Вот такусенькая! Как цацка… Невестушка твоя богоданная… Лапушка — глаз не оторвать!
Миша
Да ну ее! Девчонка, пискля…
Дядька
И с княжичем Семеном! А у княжича при себе одна вещица заморская… Ах, вещица!...
Миша
Какая вещица?
Дядька
Идем, увидишь…
Миша
Не пойду, там свейская засада!
Дядька
Миша, Мишенька, Михал свет-Васильич, а какую я тебе сабельку на тех шведов выстругал — любо-дорого! Идем — награжу! Вот уж ты их засаду в капусту порубаешь!
Нянька
Батюшка-княжич, не гневи матушку! В гневе она всех шведов грознее будет!
Миша
И воеводы их Понтуса?
Нянька
И его!
Миша
А батюшка говорит — грознее нет Понтуса-воеводы!
Мальчишку обложили, захороводили, но руку свою наложить никто не смеет. Кружится, сжимаясь, хоровод растрепанных нянек-мамок, басом гудит-увещевает дядька. Мальчонка крутится внутри облавы, все ближе к растрепанной мокрой бабе, пока не прижимается к ней.
Стряпуха
(запрокидываясь в падучей дурным голосом начинает кликать)
Государь, государь! Царь Михаил!
Вся облава в ужасе, но разбежаться не смеет, столбенеет на месте, бабы закрываются рукавами, дядька зажимает уши.
И тут посреди дворового смятения появляется сама боярина Елена Петровна — крупная, статная, в движениях размашистая, вся в себе и в великом неудовольствии.
Елена Петровна
(ни к кому отдельно не обращаясь)
Отчего княжич еще не в парадном уборе? Вас спрашиваю, дармоедки!
(А потом, вдруг как бы прозрев и слух обретя)
Что? Что ты сказала, мерзкая баба!? Нет! Повторять не смей! Стражу! Стражу сюда!
Кто-то из дворни бросается к воротам — бежать в город за стражей, но боярыня спохватывается.
Елена Петровна
Нет! Нет! Управляющего моего! Тварь в железа! В поруб ее! В яму! Да кляп ей! Кляп!
(обводя вокруг себя рукой)
Если кто хоть полслова за ворота вынесет — язык вырву! Живьем закопаю!
Тимоха
(бросается ей в ноги)
Матушка боярыня! Не вели казнить! Послушай верного раба! Сама видишь — не в разуме она, сызмальства порчена…
Елена Петровна
Что мне разум ее, раб ты лукавый! Она сыночка моего, роженого моего, кровинушку под годуновский топор подводит, а мне ее хвори врачевать?!
Дядька
Не топор, матушка-боярыня, а нож…
Елена Петровна
Что несешь, старый? Нешто простой он тать, чтоб ножом…
Дядька
Простой он, аль не простой — то разговор другой! А с верных вестей ведомо: ныне зарезан в Угличе царевич Димитрий... И на то злодейство государь Федор Иоаннович нарядил строжайший розыск… А она
(дядька указывает на бьющуюся в падучей вестницу)
на торгу пересуды услыхала, да как поняла, так и перенесла…
Елена Петровна не слушает дальше — она обхватывает сына, прижимает к себе так, будто хочет втиснуть в себя, спрятать обратно в утробу. Но сын не может терпеть неволи, даже самой ласковой — он барахтается, пытаясь высвободиться из тесных объятий, в бессилии ударяется в слезы. Мать приходит в себя.
Елена Петровна
Мой Мишенька Дмитрию без мала ровесник… Только нрава, слава те Господи, не того…
(Дядька согласно кивает)
Ведь ежели кому по малолетству в забаву снеговиков четвертовать, чего ж ожидать во зрелости… А что это у тебя за верные вести, старый? Сколь верны?
Дядька
Вернее не бывает. Сказывал мне про то Алешка Вылузгин, шуряк мой по младшей сестренке. И в тот великий розыск назначен дьяком…
Елена Петровна
Иль то дело не тайное, что дьяк твой про него всякому встречному-поперечному… Язык лишний завелся? Аль голова?
Дядька
(с обидой)
Не всякому — а по родству. И не спроста, а в проводинах. Я ж его в Углич и провожал… Так и то! Пока мы у него в дому на посошок, и на Сретеньи стремянную — он ни-ни… Но уж как в Напрудном сельце приняли забугорную, тут уж он мне все и поведал. Родня ведь! Так что даже и сомненья не имей, Елена свет Петровна! Зарезали царевича… А с ним еще народу перебита тьма-тьмущая!
Елена Петровна
И кто в том розыске голова?
Дядька
А то уж ваша родня — Шуйский боярин …
Елена Петровна
Который?
Дядька
Да Василь Иваныч…
Елена Петровна
Ах он, лис линялый, молью траченный… Моего Василь Федоровича в экую даль запнул! Как литву с ляхами со стены скидывать или как вот ныне — по корельским болотам шведов отражать, это Василий Шуйский-Скопа. А как в Думе на лавке спать, да царю в уши яд с елеем лить — вот это Васька Шуйский-Шубник…
Дядька
Не сетуй, княгиня. Что Бог ни делает — все к лучшему. Тянись ныне батюшка наш Василь Федорыч к трону — как знать, кому б сей жребий выпал… Ведь он по месту-отечеству выше иных-прочих, не говоря уж о Федьке Нагом…
Елена Петровна
С ума съехал, старый! Димитрий — царева кровь! А Нагие с боку припеку…
Дядька
Царева, али нет — то ведомо митрополиту… Он что, царю Ивану седьмый брак благословил?
Елена Петровна
Тьфу и тьфу на тебя, старый! Умолкни! От слов твоих голова кругом!..
Дядька кланяется и отступает.
Княжич снова захныкал, судорожно притиснутый к материнскому животу.
Елена Петровна
Ой, смотри же дядько! Пока батюшка наш Василь Федорыч в Кореле воеводствует, ты един этой вот золотой головушки охранитель! И ответ весь на тебе… Если что — казнь тебе в сей жизни и ад в будущей!
Воин гладит княжича по голове, тихонько высвобождает его из судорожных материнских объятий.
Дядька
Не грозись, боярыня, и не бойся! С Божьей милостью сбережем… Быть княжичу живу-здорову для чести и славы!
Елена Петровна
(отвечает не ему, она кричит небесам)
Не надо славы, лишь бы жил!
(обычным голосом)
Развяжите хворую. К бабке ее, к шептунье. Пусть пошепчет от падучей… И когда, говоришь, дядько, то дело сталось?
Дядька
Да с седьмицу после Егория Вешнего…
Елена Петровна
С седьмицу... А есть ли на тот день какой святой?
Общее замешательство. Бабы перешептываются, дядько пожимает плечами.
Дядька
(обращается к Тимохе)
Что, боевой голова, разве за попом послать, аль хоть за дьячком?
Миша
(подергивает его за руку)
Хочешь, дядько, я тебе безо всякого попа все скажу?
(не дожидаясь ответа звонко частит, будто отвечая вызубренный урок)
То есть день чествования памяти преподобного Пахомия Великого…
Мамки-няньки в остолбенении с масками умиления и восторга на лицах, мать в растерянности, дядько на вершок подрос от гордости.
Миша
(продолжает)
И то по счету истинной православной церкви греческого закона суть день пятнадцатый майия в лето от сотворения мира семь тысяч и девяносто девять, а у нечестивых схизматиков — папежников с люторами - года одна тысяча и пятьсот девяносто один!
(он гордо озирает слушателей)
Тут суровый дядька от полноты чувств подхватывает его на руки, поднимает и кружит над головой.
СЦЕНА 2
НАТ. март. полевая ставка генриха IV — ПАРИЖСКОЕ ПРЕДМЕСТЬЕ СЕН-ДЕНИ — День
Испанский гарнизон покидает столицу Франции под музыку при штандартах, личном оружии, артиллерии и трофеях. Колонны вытягиваются из городских ворот на виду большой и пестрой толпы, заполонившей королевский лагерь.
ТИТРЫ
22 марта 1593 г. Парижское предместье Сен-Дени. Полевая ставка новопомазанного короля Генриха IV .
Испанцы продвигаются медленно, вынужденные форсировать осадные траншеи и преодолевать валы, оставшиеся от многих предыдущих Генриховых подступов к Парижу.
Шале, чудом уцелевшее в бесчисленных осадах и на этот случай занятое под личные апартаменты короля.
инТ. шале короля — День
У окна молодой придворный. Он наблюдает за происходящим. Сам Генрих отдыхает в алькове за глухой портьерой. Их неспешную беседу время от время и всегда некстати прерывает женское хихиканье.
Генрих
И много зрителей собралось на этот балет, мой Бетюн?
Бетюн
Сир! Здесь тысячи! Но они здесь не ради зрелища…
Генрих
Вот как? Ради чего же?
Бетюн
Уверен, сир, после сорока лет злых войн за веру любой батальный вид вызывает какое угодно чувство, только не интерес. Я полагаю, сир, все гораздо значительнее…
Генрих
А именно?..
Бетюн
Французы приветствуют мир и новую династию. Все французы, Генрих! То есть народ…
Бетюн
(продолжает)
Именно, сир … Все жаждут лицезреть своего наконец-то обретенного законного короля…
Генрих
Но король не готов никого лицезреть…
(опережая возражения)
Сегодня, сегодня, Максимилиан! Дай время, чтобы маленький наваррский мятежник Анри Бурбон ощутил себя законным преемником Каролингов, Капетингов и Валуа…
Бетюн
Но сир…
Генрих
Такова моя воля! Сегодня король не выходит и никого не принимает. Кто это обеспечит?
Бетюн
(неохотно)
Как всегда… Дюваль со своими рейтарами …
Генрих
А! Мой верный Христофор! Страж неусыпный и неуязвимый…
Бетюн
Сир…
Генрих
Молчи! Я знаю, что ты скажешь…
Бетюн
И что вы ответите, сир?
Генрих молчит.
Бетюн
Я знаю все и понимаю вас…
Генрих
Все знают только двое — я и он…
Бетюн
Но то все было прежде, и то была злейшая из войн! А ныне Франция жаждет мира! Вся наша прекрасная Франция, сир!
Генрих
Не сосчитать, сколько раз я ему обязан жизнью…
Бетюн
Ныне ваша жизнь, жизнь католического монарха, принадлежит не вам, но Франции, сир… И это право не смеет оспорить никто. И менее всего безродный наемник-кальвинист…
Генрих молчит.
Бетюн
Итак, сир?
Генрих молчит.
Бетюн
Париж принимает вас, сир, но не вашу наемную гугенотскую гвардию с ее кровавым главарем… Кто поручится, что городские ворота не захлопнутся перед его штандартом?
Генрих молчит.
Бетюн берет с бюро подготовленный рескрипт и протягивает за портьеру.
Генрих
И ты готов ему это вручить?
Бетюн
Да, мой государь!
Генрих
И готов обеспечить выполнение? Нет ничего разрушительнее неисполняемых повелений…
Бетюн
Да!
Генрих
(иронично)
Я бы не был так уверен…
Бетюн
У меня действительно все подготовлено, сир! Как и всегда…
Генрих
Перо!
Рука из-за портьеры возвращает Бетюну рескрипт и перо.
Генрих
Бог в помощь, мой Бетюн! Постарайся уцелеть. Признаю — теперь твой государственный ум и твои друзья банкиры нужнее мне и Франции, чем вся боевая мощь моего неодолимого Дюваля…
наТ. Рядом с шале короля — День
Снаружи покой короля берегут его личные телохранители (из гессенских рейтар, спешенные по случаю вахтовой службы). Цепь их редка — дистанция в два полных эспадронных выпада, но сами эспадроны в ножнах. Зато оба седельных пистолета, расчехленные и снаряженные, вперекрест за поясом — под обеими руками.
Их командир (ХРИСТОФОР ДЮВАЛЬ) тоже здесь, но как бы не при исполнении. Он — последняя преграда на пути в покои Генриха, но внешне расслаблен, даже будто дремлет, разморенный ласковым весенним солнцем. Без шлема и кирасы — вылитый пожилой ремесленник, кузнец или литейщик на отдыхе… Он в самом привычном и удобном ему состоянии — начеку и в ожидании приказа. Или нападения. Дверь еще не скрипнула, даже шаги еще не слышны за ней, а он уж на ногах и клинки под руками — эспадрон под правой и стилет под левой. Но выходит не Генрих, а Бетюн..
Дюваль уже готов отсалютовать следующему мимо вельможе, но тот останавливается перед ним. В руках его свиток под королевскими печатями.
Дюваль
Куда прикажете эстафету, господин барон?
Бетюн
Никуда. Это вам, Дюваль.
Дюваль
Мне???
Бетюн
Именно! Вскрывайте, вскрывайте…
Дюваль поражен, он мнется, он явно обескуражен.
Дюваль
Но… но… я неграмотен, господин барон…
Бетюн
Дюваль, вам именное королевское повеление. Немедля вскрывайте, чтобы тут же точно и неукоснительно исполнить предписанное!
(смягчая тон)
Вскрывайте собственноручно, Христофор, а содержимое я вам оглашу. И что вы так растерялись? Сколько тысяч распоряжений вы получили от принца Анри? Ну, так это то же самое, только на бумаге! К тому же с приятным сюрпризом…
Дюваль ломает печати, разворачивает лист и подает его Бетюну. Внутри свитка еще один. Это офицерский патент.
Бетюн громко оглашает рескрипт, почти не заглядывая в лист, по памяти
Бетюн
Именное повеление Христофору Дювалю, лейтенанту собственного его королевского величества штандарта конных телохранителей...
Дюваль ошеломлен обращением, но прервать не смеет
Бетюн
Сим оповещаем вас, что мы весьма признательны вам за многолетнюю верную службу и многие ценные услуги, оказанные вами нашей персоне, включая и неоднократное отвращение прямой угрозы для нашей жизни, притом с опасностью для жизни собственной. Что есть услуга не только нам, но и всему богоспасаемому французскому королевству. И за что воздаст вам Господь всемогущий в сей жизни и в последующей. Мы же со своей стороны земной властью нам данной награждаем вас вышесказанным офицерским званием и сопутствующим оному дворянством — вас и все ваше потомство, есть оно или будет. Ныне же по причине счастливого завершения губительного междуусобия в услугах ваших нет более нужды. Посему надлежит вам вместе со всем вашим штандартом, получив причитающееся справедливое вознаграждение, незамедлительно покинуть нашу службу и пределы нашего богоспасаемого королевства. На исполнение имеете неделю от сего дня. После чего становитесь нежелательными иноземцами, с коими поступлено будет соответственно. К сему собственную руку приложил король всех французов Генрих, четвертый этого имени.
Общее ошеломление, как бы остановленное время. Рейтары оцепления и без того неподвижные будто то бы вросли в землю и сами окаменели. Первым приходит в себя…
Дюваль
Но кто ж тогда убережет принца?
Бетюн
Короля французов сами французы и уберегут! Во всяком случае теперь, слава Богу, нет нужды в услугах безродных бродяг, у коих родина там, где больше платят!
Дюваль в бешенстве, но сдерживает себя.
Дюваль
Вот такова значит плата за преданность! Ах ты, благородная тля! Я знаю — это твоя работа, застольный шептун, будуарный наушник… Сейчас я увижу цвет твоей крови… Такой ли уж он голубой…
Бетюн
Я не подниму на вас клинка, Дюваль. Ибо вся Франция знает, что это бесполезно, истукан вы неуязвимый… Но и вы не поднимете клинок на безоружного, Христофор… Во всяком случае, до сего дня в этом вы не замечены…
Он взмахивает рескриптом как платком. И будто рушится небо — из-за оплывшего осадного вала тяжелым галопом выносится панцирная конница (бургундские жандармы) во всей своей красе — с головы до пят в тяжелом металле, забрала опущены, пятиярдовые копья к атаке. На ходу устраиваются клином, сзади с крупов их лошадей соскакивают и разворачиваются цепью аркебузиры — фитили уже дымят.
Но Дюваль успел взять себя в руки
Дюваль
Патент!
Бетюн передает лист.
Бетюн
Вы же неграмотны!
Дюваль
(он уже спокоен, усмехается)
Я их много видывал, Максимилиан! Это верх моих мечтаний! Да у меня в штандарте есть и грамотеи! Вы можете себе это представить, барон?!
За спиной он стилетом делает знак — сбор. Его рейтары репетируют сигнал по цепи и начинают сокращать дистанцию, без резких движений подтягиваясь к нему.
Бетюн плавно пятится от Дюваля.
Бетюн
(шепотом)
Не надо глупостей, Христофор. Не позорьте себя на прощание…
Дюваль
Удавить предателя — не позор…
Бетюн
Я не предатель… Не спорю, вы в силах убить меня, и они
(он показывает за спину на жандармов)
не успеют вам помешать… Ибо вы — величайший во всей Франции убийца, Дюваль…
Дюваль
Насчет всей Франции — не спорю, Бетюн, вам виднее. Но не убийца — боец!
Бетюн
Но вы же и военачальник, хоть и не великий, Христофор! Подумайте! Я мертв и что дальше? Пистолет бьет на десять шагов, а по такой броне — только в упор. Аркебуза же — на все пятьдесят. И вы не успеваете выстроить каре. Да и оно бесполезно. Даже такие мастера эспадрона, каковы ваши люди, пешими не одолеют конных латных копейщиков. Все решится в малые минуты…
Дюваль
(смеется)
Я похож на сумасшедшего, Максимилиан? А вот вы? Вы что, действительно готовы устроить резню на королевском пороге в день всенародного примирения?
Бетюн
И я не безумец, Христофор. Берите деньги
(сбрасывает плащ. Под ним стеганая бригантина, через ткань выпирают ребра монет)
берите это и уходите…
Дюваль
Прежде я буду говорить с принцем…
Бетюн
Король не примет вас, Христофор…
Дюваль
Меня?! Не примет!?
Бетюн
Именно вас…
Дюваль
Но почему?
Бетюн
Потому что вы — война, Дюваль. Сама война во всей ее крови, грязи, мерзости и ужасе! Ныне же наступило наконец время мира… Но пока вы в пределах моей прекрасной Франции, она тоже здесь!
Дюваль стоит как стоял, но видно — он более не та неотразимая смерть, что до этих слов.
Дюваль
Куда же нам идти, Бетюн?
Бетюн
Мир огромен, Дюваль. И весь для вас открыт…
Дюваль
Но… в мире повсюду мир, Бетюн. Мы же питаемся войной. Где нам найти свой хлеб?
Бетюн
(смеется)
Франция велика, но еще не весь мир. Здесь кончилось, зато Фландрия вся полыхает. И там все то же — имперцы, оранжисты, лоялисты, гезы, католики, кальвинисты … И рядом — как раз неделя пути! Идите, Христофор. А вот вам и провожатые!
(указывает на колонну испанцев)
Дюваль
Паписты?! Вы глумитесь, Бетюн!
Бетюн
(отмахивается)
Бросьте, Христофор! Паписты… Их гульдены и дублоны ничем не отличаются от наших ливров. Все чеканены из вест-индского серебра!
Дюваль принимает бригантину, взвешивает на руке.
Дюваль
Все серебром?
Бетюн
Будете пересчитывать, господин лейтенант?
Дюваль колеблется, потом оглядывается на своих, отрицательно качает головой.
Бетюн
И вот вам последний королевский дар
(из-под кирасы извлекает ладанку, вместе с цепочкой передает ее Дювалю)
Держите. Это собственноручное послание моего короля принцу Морицу Оранскому… Теперь, после после примирения короля с Парижем, он, Оранский, знамя и вождь всех реформаторов. А имперский главнокомандующий герцог Фарнезе с его бывшим парижским гарнизоном послужит вам хорошим эскортом… Если вы сумеете с ним договориться… Рескрипт и составлен так… твердо, чтобы вам проще было с ним договариваться…
Дюваль принимает из рук Бетюна рескрипт и ладанку, хмуро смотрит на свиток с печатью на шнуре, смятый в его руке, медленно нехотя расправляет.
Они стоят молча. Потом Дюваль вешает ладанку с королевским письмом на шею, заправляет ее под сорочку и подает команду седлаться. Рейтары рассыпают каре, принимают приведенных коноводами лошадей. Жандармы берут копья к стремени, поднимают забрала, аркебузиры гасят фитили. Всем ясно, что обошлось.
Дюваль
(обращаясь к своим рейтарам)
Братья! Нет больше принца Анри, которого мы присягнули защищать на нашем святом женевском Евангелии. А его католическому величеству королю всех французов Генриху, четвертому этого имени, наша служба неугодна… Вот
(он с некоторым усилием понимает над головой бетюновскую бригантину, наискось вспарывает ее стилетом, серебро водопадом проливается на разостланный плащ)
справедливая плата за верную службу! Мы свободны, братья! Весь мир перед нами. Я, ваш командир, отныне глава нашего вольного братства, и я знаю пути! Кто со мной?
Штандарт отвечает ему эспадронным салютом. И Дюваль своим эспадроном указывает направление — вслед пыльному облаку, поднятому уходящими колоннами бывших злейших врагов — ландскнехтов его католического величества короля испанского Филиппа Второго.